Мини «Дорога домой»

[helgakurd]

Оригинал: ficbook.net/readfic/6801840

ВНИМАНИЕ! Работа написана мной и все права на ее публикацию также принадлежат мне. Соблюдайте авторское право. Если желаете поделиться с кем-то работой - сообщите об этом. Думаю, с этим никаких проблем не должно возникнуть.

Фэндом: Hetalia: Axis Powers

Пейринг: Германия/Пруссия
Рейтинг: NC-17
Жанры: Романтика, Драма, Психология, Философия, AU, Первый раз
Предупреждения: OOC, Инцест, UST
Размер: Мини, 20 страниц, 4 части
Статус: закончен

Описание:
Человеческое АУ о том, как за одним-единственным послаблением для собственной морали следует целая цепная реакция со всеми вытекающими, вроде побега от своей сути и нежелания признать проблему, которая, несомненно, существует.

Примечания автора:
Если возникнет желание в воссоздании атмосферы, какой её видел автор:
Staubkind — Fühlst Du,
Staubkind — Angekommen,
Staubkind — Einsam,
Staubkind — Mein Herz,
Staubkind — Nur Ein Tag,
Rammstein — Amour.

Глава 1. 1/4

Алое марево заката лениво расплывалось по линии горизонта, размывая чернильные силуэты деревьев, точно акварель. Жара уже сходила на нет, но воздух оставался по-прежнему тяжёлым и тёплым.

Гилберт сидел на террасе, в шатком плетёном кресле видавшем, кажется, ещё времена Аденауэра. От нечего делать, Байльшмидт закурил сигарету, выдыхая тонкие кольца сизого дыма в небо. Должно быть, со стороны его попытки в курение выглядели комично — так сильно в эти моменты он беспокоился о своём внешнем виде.

— Однажды это убьёт тебя, — послышался голос младшего брата сзади. Гилберт пододвинул к себе стеклянную пепельницу и медленно растёр по ней сигарету. Людвиг не любил, когда он курил, но изжить это было уже решительно невозможно.

— Бросил свою подготовку к экзаменам? — лениво поинтересовался Байльшмидт, прикрывая глаза. Он вымотался за день и вполне закономерно желал расслабиться, но, в итоге, не вышло даже прилично затянуться.

— Закончил, — ответил Людвиг и выдвинул второе кресло из-за стола, ножками царапая деревянный пол террасы. Гилберт повернулся к младшему брату, глядя из-под опущенных ресниц. Алые росчерки заходящего солнца играли на истинно гротескных чертах его лица, придавая им ещё больше остроты. Байльшмидт даже невольно залюбовался — в свои восемнадцать с небольшим Людвиг выглядел восхитительно. — Перестань смотреть так пристально. Это смущает.

— Да? — Гилберт весело хохотнул. — Тогда, что ещё смущает тебя? — корпусом он подался вперёд, обхватывая подбородок Людвига двумя пальцами.

— Это всё ты и твои глупые шутки, — нахмурился он, поджимая нижнюю губу. Лицо предательским образом заалело, и горло резко сдавило, точно в тисках. Людвиг не знал, когда именно это началось, но то, в каком свете он смотрел на старшего брата теперь, совершенно точно выходило за рамки дозволенного. Байльшмидт одновременно был для него всем: самым близким, самым родным и самым желанным человеком. — Я собирался сказать, что тебе пришло письмо из Берлина–

— Знаю. Я уезжаю завтра, — перебил его Гилберт, отстраняясь. Руки непроизвольно потянулись к брошенной на стол пачке сигарет, и он вновь закурил, но нервно, совершенно не следя за тем, чтобы выдохнуть дым через рот, и выдыхал, как придётся, даже носом. — Мне не хотелось говорить тебе раньше времени… Теперь же это выглядит глупо.

— Тем не менее, вполне в твоём духе, — голос Людвига был спокоен и невозмутим. — Я хочу сказать, что так было всегда, с самого детства, — Байльшмидт бросил сигарету в пепельницу и вопрошающе обернулся к младшему брату. — Не жди обвинений, их не будет. Просто… Может, этого никогда и не было заметно, но я всегда чувствовал себя подавленным тобой. Я знал, что рано или поздно тебе придётся двигаться дальше, без меня, но не думал, что это случится так скоро.

Гилберт устало откинулся на спинку кресла, запрокидывая голову к кроваво-алому небу. Слова, которые Людвиг наверняка желал услышать от него, всё никак не хотели складываться воедино, мешаясь одной плотной тягучей массой. Конечно, он не смел молчать сейчас — только не когда между ними пролегла эта незримая черта, проведённая младшим братом, — но и говорить не смел тоже. Да, поток слов мог сгладить остроту этого неприятного разговора, но вместе с тем…

— Возможно, так будет лучше для нас обоих, не спорю, — между тем продолжил Людвиг, — потому-то ты должен знать, что всё это время… — он запнулся на полуслове, отчаянно краснея. — Всё это время ты был для меня больше, чем просто старшим братом.

Байльшмидт медленно обернулся в его сторону. Больше, чем старшим братом— Значило ли это, что Людвиг рассматривал его, как… парня?

— Что ты хочешь сказать этим? — нахмурился Гилберт. Под его пристальным взглядом младший брат начал краснеть ещё сильнее прежнего. Повисло отвратительно тяжёлое молчание: неприятное и почти ощутимо давящее. Людвиг молчал, не способный выдавить из себя ни единого слова, и весь как-то ссутулился, упёршись взглядом в доски. Ему хотелось провалиться сквозь пол, умереть на этом же месте, лишь бы не говорить вслух тех грязных слов, что вертелись на языке. — Это то, о чём я подумал?

— Прости меня. Прости за то, что я сказал, — Людвиг поднялся с кресла и собирался было малодушно сбежать, но Гилберт схватил его за запястье, резко потянув на себя. Не удержав равновесия, тот упал на пол, аккурат к ногам старшего брата. — Что ты—

Подрагивающими от волнения руками Байльшмидт обхватил лицо младшего, притягивая его к себе. Он медленно накрыл губы брата своими, скользнув языком в его приоткрытый от изумления рот. Глаза Людвига забавно округлились, но он не смог оттолкнуть Гилберта — не захотел. Старший брат с напором прижимался к его губам и мерно двигал языком во рту, соприкасаясь с языком Людвига. Многообразие ощущений почти ощутимо кружило голову, и он начал отвечать, но бездумно, по большей мере инертно.

Гилберт отстранился и прижался лбом ко лбу младшего брата. Его губы раскраснелись и влажно блестели, алые глаза стали совсем тёмными, с расширенными зрачками, и на щеках выступил едва различимый румянец.

— Как ты? — спросил Байльшмидт, и голос его прозвучал необычайно низко и хрипло. — Людвиг?

— Это было не… То есть, я хочу сказать, что мы не можем—

Когда Гилберт вновь накрыл его губы своими, сомнениям не осталось места. Пальцы старшего брата мягко вплетались в волосы на его затылке, и Людвиг издал первый приглушённый стон в его горячий влажный рот. На короткое мгновение они оторвались друг от друга, прежде чем встретиться губами вновь, более настойчиво.

Неожиданный поток холодного ветра заставил Людвига крупно вздрогнуть всем телом.

— Кажется, пора возвращаться в тепло, — Байльшмидт поднялся с кресла и протянул руку младшему брату.

Уже в доме, притворив дверь, ведущую на террасу, они тесно прижались друг к другу, жадно ощупывая каждый миллиметр доступной для прикосновений кожи. Ощущение рельефного пресса Людвига, его крепкие ягодицы, шершавые подушечки сухих пальцев, скользящие под одеждой с любопытством первооткрывателя — всё это наливалось тяжестью внизу живота и сладко тянуло, отчаянно требуя чужого внимания. От мягкости прикосновений младшего брата всё тело Гилберта трепетало в предвкушении. Их тяжёлое дыхание мешалось воедино, одежда была отброшена прочь, и разгорячённые тела плотно жались друг к другу в попытке полного физического единения. Только физического — душами они, кажется, были едины всегда.

* * *

Утро было стылым и серым. С террасы тянуло прохладой, стелющейся по паркетному полу дома, и потоки ветра, пробираясь через дверь, раздували газовые шторы гостиной наподобие парусов. Гилберт проснулся задолго до младшего брата, когда рассвет ещё только начал заниматься у горизонта, разбавляя плотную серость неба слабыми росчерками розового света.

Людвиг спал, зарывшись лицом в подушку, и его волосы разметались, точно золотой ореол. Улыбка тронула губы Байльшмидта. Воспоминания об их вчерашней близости отзывались приятной ломотой во всём теле. Так или иначе, сегодня он должен был уезжать из Штутгарта. Один, без младшего брата.

Спустившись на кухню, Байльшмидт принялся за приготовление омлета — вершины его никем непризнанного кулинарного искусства.

… Заспанный, растрёпанный и обнажённый, Людвиг зашёл в кухню, когда Гилберт уже заканчивал с завтраком, лопаткой отделяя пригоревшие яйца от сковороды.

— Во сколько ты уезжаешь? — спросил Людвиг, усаживаясь за стол. Байльшмидт вздрогнул от неожиданности, оборачиваясь к младшему брату.

— Буду собираться в половине десятого, возможно, даже пересекусь с родителями, — он неловко улыбнулся и поставил сковороду на подставку для горячего. — Если хочешь—

— Я говорил тебе на днях — сегодня у меня экзамен по немецкому. Хотя, мы можем успеть попрощаться, если ты подвезёшь меня до школы, — Людвиг взял вилку и принялся сосредоточенно резать свою половину омлета.

— Да, конечно. Я не против.

Ненадолго над обеденным столом повисло молчание. Людвиг нарезал омлет на мелкие — чересчур мелкие — кусочки, пока Гилберт возился с упаковкой апельсинового сока, и всё это, несомненно, было ничем иным, как затишьем перед бурей. Очевидно, их последующий разговор обещал стать ею.

— Знаю, тебе вряд ли хочется касаться этой темы вновь, но— спрошу прямо: наша близость… значит ли она для тебя что-то? — Людвиг не выдержал первым. Он отложил вилку в сторону и поднял глаза на старшего брата. Желание позавтракать отошло на второй план. Более того, теперь он наверняка не смог бы протолкнуть в себя ни куска.

— Думаю, нам обоим не помешало бы разобраться со своими мыслями и—

— Я был серьёзен с тобой тогда, — нахмурился Людвиг, — и я действительно люблю тебя, — то, как младший брат сказал это, заставило Байльшмидта ощутимо напрячься. Только этих признаний в любви им не хватало.

— Любовь — не то, чем можно назвать такие отношения, — отрезал Гилберт. — Да, было хорошо, но не путай похоть с любовью. Я хочу сказать—

— То есть, для тебя это не было ничем, кроме банального совокупления?

— Я не говорил этого, просто… не делай скоропостижных выводов. Мы не должны торопиться — вот что я хотел донести до тебя, — пальцами Гилберт разгладил морщинку между нахмуренных бровей младшего брата. — Я не могу торопиться. Не с тобой, — он перегнулся через стол и накрыл его губы, сжатые в тугую полосу, своими. Правда, Людвиг решительно не собирался отвечать на поцелуй, даже когда язык старшего брата стал едва ли не силой раздвигать его губы, проникая в рот. Не получив ответа, Байльшмидт разочарованно отстранился, усаживаясь обратно на своё место.

— Ты хочешь избежать ответственности, вот что я понимаю, — зло произнёс Людвиг, пристально глядя в алые глаза напротив, — но она лежит на нас обоих, как бы там ни было. И я не отступлюсь от своих слов.

Он поднялся из-за стола и вышел с кухни. Всё, что оставалось Гилберту — пялиться на ягодицы младшего брата и ложбинку меж них.

* * *

В салоне машины было холодно, и, как только они пристегнулись, Байльшмидт включил печку. Людвиг не заговаривал с ним после размолвки за завтраком, выдерживая все вопросы и потуги в диалог стоическим молчанием, но, стоило только завести машину, как его рука тут же переместилась на колено Гилберта, ощутимо сжимая чашечку.

— Что?

— Мы— должны будем увидеться с тобой ещё, — рассеянно ответил Людвиг. — Я хочу сказать, что— Ты ведь не собираешься обрывать все связи с семьёй после переезда в Берлин? — его щёки полыхнули румянцем. Да, Людвиг не был до конца откровенен с собой, но и Гилберт тоже. Они были похожи в этом, в своих отношениях.

— Не знал, что это так важно для тебя, — снисходительно улыбнулся Байльшмидт, оборачиваясь лицом к младшему брату. — Наклонись немного, — попросил он, прежде чем взять лицо Людвига в свои ладони и осыпать его мягкими поцелуями. — Я обязательно буду писать и приезжать домой по возможности. Тебе не о чем беспокоиться, потому что когда потребуется — я всегда буду рядом.

Людвиг смущённо накрыл губы Гилберта, медленно, с оттяжкой, лаская их своими в каком-то смазанном порыве. Руки младшего брата скользнули под его рубашку, легко, почти эфемерно, оглаживая поясницу и бока. Гилберт почувствовал, как сладко потянуло внизу живота от этих прикосновений, потому поспешил отстраниться.

— Так мы никуда не уедем, — улыбнулся он. Людвиг отвёл взгляд в сторону и торопливо выпрямился. На языке вертелось столько слов, столько всего он должен был сказать старшему брату сейчас, пока не стало поздно, но вместо этого…

— Да, конечно. Едем.

* * *

«Тебе не о чем беспокоиться, потому что когда потребуется — я всегда буду рядом».

Людвиг запомнил эти слова удивительно точно. Возможно, потому что знал, где-то на уровне подсознания осознавал, что Гилберт, каким бы старшим братом он не старался казаться: заботливым, добрым, самым лучшим на свете, он всё же врал, даже если и сам не до конца осознавал этого. За два года, прошедшие с момента переезда брата в Берлин, Людвиг мог по пальцам пересчитать их встречи, переписки и телефонные звонки, но теперь, сейчас, Гилберт стоял в дверях их родного дома и нервно дёргал ручку своей дорожной сумки. Людвиг поджал нижнюю губу и отошёл от прохода, пропуская его внутрь.

— Кажется, всё это время я искал дорогу домой.

Гилберт растерянно улыбнулся ему, и Людвиг не сдержал своего порыва, стискивая плечи старшего брата в плотном кольце объятий.

— Я рад, что ты снова здесь.

Глава 2. 2/4

Их дом изменился — Гилберт заметил это почти сразу же, стоило лишь ему переступить порог. Изменения на первый взгляд были не существенны, но всё же удивительны, учитывая, насколько консервативными являлись их с Людвигом родители. Пожалуй, в столь неожиданной перемене заключалась заслуга непосредственно младшего брата.

— Многое изменилось, пока тебя не было, — сказал Людвиг, пройдя в гостиную. — Недавно родители переехали и теперь живут в квартире, почти в самом центре Штутгарта. Они оставили дом на нас с тобой. Как видишь, я сделал несущественную перестановку.

— Неожиданно. То есть— Я не думал, что родители вот так просто смогут бросить это место. Они всегда были привязаны к этому дому, прожили здесь столько лет… Я хочу сказать, что он связан с их жизнями слишком сильно. Не понимаю, как было принято решение о переезде.

— Мама настояла на этом, как только я окончил школу. Отца долго уговаривать не пришлось, потому всё решилось довольно быстро. Думаю, родителям захотелось перемен. Знаешь, как освободить захламлённую кладовую…

— Да, думаю— Я понимаю, конечно, — Байльшмидт выдавил из себя неловкую улыбку. В обществе младшего брата он — неожиданно — отчего-то ощущал себя неуютно. Чувство вины будто накатывало на него всякий раз, стоило лишь взглянуть на Людвига. Да и посмотреть было на что, ведь он так изменился за эти два года: раздался в плечах, подрос, накачался. Гилберт ощутил укол зависти, скользнув взглядом на чужой рельефный пресс, обтянутый майкой. — Мне жаль, что так вышло, — неожиданно сказал Байльшмидт, потупив взгляд в пол. — Я был так увлечён новыми перспективами, что совсем забыл о тебе, забыл о родителях. Мне стоило уделять семье куда больше внимания.

— Ничего такого, я понимаю тебя, — отмахнулся Людвиг, — поэтому, давай не будем возвращаться к теме самобичевания, да и ты только с дороги, лучше отдохни. Комната родителей пустует после их переезда, можешь перебраться в неё.

— А наша общая спальня?

— Твою половину я переделал под кабинет. Не думал, что ты решишь вернуться после жизни в Берлине.

— Вот как…

— Да, — кивнул Людвиг, поднявшись с дивана. — В общем, обращайся если что. Мне нужно дописывать своё эссе, поэтому—

— Конечно, хорошо, — натянуто улыбнулся Гилберт. Быть может, все эти перемены были к лучшему — так решил он, бросив свою дорожную сумку на пол. Людвиг поднялся на второй этаж; послышался скрип несмазанных дверных петель, и Байльшмидт с облегчением выдохнул.

Хотелось курить. Подрагивающими пальцами он достал из кармана пачку сигарет и стремительным шагом преодолел гостиную, выходя на террасу. В мысли тут же вплелись воспоминания об их с Людвигом последнем вечере здесь, под рассеянными лучами заходящего солнца, когда он жался к губам младшего брата своими губами. Гилберт с досадой поморщился. Он не должен был думать об этой ерунде — не смел! Вновь ворвавшись в жизнь Людвига, теперь он совершенно точно не имел права вспоминать об их близости и о всех тех ощущениях, что он испытал, когда пальцы младшего брата исследовали его тело; когда их дыхание, чувства и эмоции мешались воедино. Они были неделимы, на короткую ночь стали одним целым, но всё это— От бессильной злости на самого себя Гилберт надломил сигарету. Он должен забыть об этом и больше никогда не вспоминать. Они с Людвигом — родные братья, семья, а в семье нет места плотским страстям и порочным мыслям.

* * *

На часах было пять вечера, когда Байльшмидт принялся за приготовление ужина. В холодильнике он нашёл полуфабрикаты и совсем немного нормальной еды — это не было похоже на того Людвига, которого он знал. Тем не менее, через час их скромный ужин, состоящий из стручковой фасоли, мяса и овощей, был готов. Когда Гилберт собрался позвать младшего брата к столу, тот уже усаживался за своё место.

— Ты приготовил это? — спросил он, указав на свою тарелку. Байльшмидт кивнул в знак согласия, усаживаясь напротив. — Неожиданно. В любом случае, неважно, — Людвиг поднялся и подошёл к холодильнику. — Будешь пиво? Есть светлое, безалкогольное и—

Гилберт не сдержал искренней улыбки. Беспокойство со стороны младшего брата — едва ли не последнее на что он рассчитывал. Так или иначе, было приятно осознавать, что он всё ещё важен Людвигу. В какой-то степени. Гилберт не был уверен в этом, но он, по крайней мере, желал, чтобы всё было именно так: семейное единение, совместный быт и братская забота друг о друге. Раньше он думал иначе, и это было ошибкой, приведшей… Не важно, потому что он обещал не вспоминать об этом больше.

— Я буду то, что и ты, — ответил он.

Людвиг достал из холодильника одну шестиштучную упаковку светлого пива и поставил её на стол.

— Не слишком ли? — Гилберт смерил скептическим взглядом сперва пиво, а после и младшего брата. Людвиг пожал плечами и с невозмутимым видом принялся за ужин. — Завтра ведь четверг, верно? Тебе идти в институт?

— Да… В любом случае, почему это должно беспокоить тебя? — Людвиг недовольно нахмурился. — У меня нет проблем ни с алкоголем, ни с учёбой. Всё в порядке.

— Если ты так говоришь, — Байльшмидт предпочёл сдаться без боя. В конце концов, сколько Людвигу сейчас? Почти двадцать один? Гилберт явно припозднился с моралью для него.

* * *

Пиво закончилось быстро, и пустые стеклянные бутылки теперь стояли на столе, отбрасывая длинные тени на его поверхность.

— Ты стал красивее, — вдруг сказал Людвиг, скользнув подёрнутым алкоголем взглядом по лицу старшего брата. Он подался вперёд со вполне ясным для себя намерением поцеловать Гилберта, но неудачно задел бутылки, и те упали на пол, разбиваясь. Вышло громко — достаточно громко для того, чтобы заставить Людвига отпрянуть. — Я подмету, — смущённый, он встал из-за стола, отправляясь за веником и совком.

После брата из кухни вышел и Гилберт, поспешив подняться на второй этаж, в бывшую родительскую спальню, что Людвиг выделил ему. Где-то внутри Байльшмидта начала разрастаться досадливая злоба на самого себя. Как старший брат, он был повинен в том, что едва не случилось сейчас. Войдя в спальню, Гилберт закрыл за собой дверь. Он расправил постель и лёг, как только услышал шаги младшего брата на лестнице.

— Ты спишь? — спросил Людвиг из-за закрытой двери. Байльшмидт не решился отвечать — ему нужно было время, чтобы убедить самого себя, что ничего не случилось, и это запросто можно спустить на тормозах, списав на пиво. Правда, Людвиг не мог опьянеть от трёх литров. В любом случае, всё дело именно в этом, и во всём, конечно же, виноват алкоголь.

Не получив ответа, Людвиг вошёл в свою комнату. За стеной скрипнула его кровать, и Гилберт с облегчением выдохнул, уставившись взглядом в потолок. Он должен был обдумать их с младшим братом отношения. Та сцена на кухне, когда Людвиг разбил бутылки из-под пива— Он ведь собирался поцеловать его, Байльшмидт понял это почти сразу, стоило лишь перехватить взгляд младшего брата. Да и это напряжение, повисшее в воздухе, когда Гилберт переступил порог их дома…

Стон из соседней комнаты заставил Байльшмидта напрячься. Эти звуки… Людвиг дрочил, и такое невозможно было спутать с чем-нибудь ещё. Гилберт смутился, но вместе с тем ощутил, как потяжелело у него в паху при одной только мысли о том, что младший брат ублажает себя, выстанывая его имя. Гилберт понимал, что всё не должно принимать такой ход. Он возвращался домой без мыслей о Людвиге как о объекте своего желания, но—

Байльшмидт оттянул резинку нижнего белья, накрывая напряжённый член рукой. Звуки, доносившиеся из-за стены, были настолько хорошо различимы, что он, кажется, мог слышать сбитое дыхание младшего брата. Гилберт сжал руку у основания, прежде чем задвигать ей в рваном ритме. Его щёки запылали пуще прежнего, и где-то на периферии сознания всё ещё назойливо мельтешила мысль о Людвиге-брате. Правда, Людвиг-любовник настойчиво вытеснял её своим откровенным образом. Наконец, Гилберт не выдержал — слишком громкий стон из соседней комнаты подтолкнул его к тьме самых сокровенных желаний, и он с готовностью погрузился в её призывно распахнутые объятия. Дальше было только падение, только Людвиг с пронизывающим до самых костей взглядом и припухшими от поцелуев губами; его обнажённое, влажное от пота тело, воскрешённое из воспоминаний двухгодичной давности и трепещущее в руках Гилберта, точно в сладкой истоме.

Байльшмидт ускорился, заскользил рукой быстрее, сжимая член, как если бы младший брат прикасался к нему сейчас в своей грубоватой манере. Гилберту хватило всего пары красочных представлений в своём воображении, чтобы кончить, пачкая пальцы обильным белёсым семенем.

Он побеспокоится о правоте своих мыслей и действий завтра.

* * *

Утро было солнечным, точно в насмешку. Гилберт проснулся от шорохов за стеной, но выбраться из постели не спешил — не хотелось. Так он и пролежал, пока Людвиг не позвал к столу, завтракать. Сегодня Байльшмидт должен был ехать на работу и подтверждать переход из берлинского офиса.

— Подвезти тебя в институт? — спросил Гилберт, подцепив вилкой подозрительно вялую на вид брокколи. Завтрак размороженными овощами не радовал его от слова «совсем» — всё было чересчур пресным и водянистым, потому становилось загадкой, как младший брат выживал при таком питании. Учитывая, что Людвиг был тем ещё крепышом — это становилось чем-то из разряда фантастики.

— Было бы не плохо. У меня заканчиваются деньги, и перечислений от родителей нет уже две недели…

В таком случае становилось ясно, почему холодильник в этом доме был набит непонятными полуфабрикатами.

— Я могу одолжить, если нужно, — Гилберт не стал дожидаться ответа и вытащил бумажник из кармана брюк, протягивая деньги младшему брату. — Держи.

— Ты ставишь меня в глупое положение, — смутился Людвиг, но деньги всё же забрал. — То есть— Я ведь не смогу рассчитаться с тобой. Точно не сейчас.

— Я знаю.

Повисло молчание. Гилберт без энтузиазма поковырял овощи в своей тарелке и решил, что раз уж у них с братом есть время, лучше будет позавтракать где-нибудь.

— Собирайся, — сказал он, поднявшись со своего стула. Овощи с тарелки отправились в мусорное ведро, и Байльшмидт испытал едва ли не эстетическое наслаждение от этого. Там вялой брокколи и место. — Заедем поесть по пути, поэтому поторопись, если не хочешь опоздать на учёбу.

Людвиг передал свою тарелку в руки старшего брата и поспешил выйти из кухни.

Утро начиналось весьма неплохо.

* * *

Полноценный завтрак состоялся в кафе, выбранном Гилбертом в странном порыве ностальгии по ушедшим годам студенческой жизни. Они с Людвигом заняли угловой столик возле окна и сели друг напротив друга.

— Приятного аппетита.

— Да, приятного, — Байльшмидт улыбнулся и взял в руку вилку. Перед ним, на тарелке, стояла стопка горячих блинчиков с масляной лужицей сверху. Этот день, определённо, давал надежду на лучшее. Быть может, ещё один шанс?

* * *

Уже в офисе, после получения бумаг, Гилберт впервые за день задумался о случившемся вчера. Конечно, не хотелось возвращаться к этой теме вновь, поддаваясь самоедству, но иначе он просто не мог. Смотреть на Людвига как на младшего брата, в свете последних событий, было трудно, и в этом Байльшмидт видел свою вину тоже. То есть— ему определенно не стоило дрочить прошлой ночью. По крайней мере, не на образ Людвига.

— Чёрт, — обречённо протянул Гилберт, устраивая своё полыхающее от смущения лицо в сгибе локтя. Он в Штутгарте только день, но за это время, кажется, измотал себя размышлениями на год вперёд, и теперь, оглядываясь назад, с уверенностью мог сказать, что его жизнь в Берлине была едва ли не «немецкой мечтой». Он жил в просторной съёмной квартире с высокими, тщательно выбеленными потолками. Здесь были все удобства, вроде Интернета, водонагревателя, выхода на крышу, где можно было заниматься заказами прямо из дома, лёжа в провисающем гамаке, и, что немаловажно, у него была дорогая кофемашина с гарантией на полтора года обслуживания, принадлежавшая только ему одному. Раз в месяц в гости наведывалась хозяйка квартиры — пожилая фрау Хэлль, вышедшая на пенсию и доживающая жизнь в своём доме, где-то в Потсдаме. Гилберт платил за аренду наличными, и после, по негласной традиции, они пили чай, в который старушка время от времени подмешивала ягодный ликёр… Теперь же у Байльшмидта не было ничего этого, даже кофемашины, которую пришлось продать в связи с переездом, и Гилберт… ощущал себя листком, летящим по ветру. Он вернулся в Штутгарт из-за повышения и перевода в новый офис; точно не из-за семьи. Так или иначе, но неосознанно сведённые к минимуму контакты с ними, в частности, с Людвигом, не сделали лучше никому. Скорее, наоборот, и теперь Байльшмидт ясно понимал, что запутался. Было бы неплохо остановиться, посмотреть на свою жизнь со стороны и понять — всё ли он делает правильно? Вот только это не представлялось возможным.

Гилберт выпрямился и уставился невидящим взглядом в стопку бумаг на своём новом рабочем месте. Он должен был разобраться с этим сегодня, но настроиться на рабочий лад было не так-то просто, учитывая посторонние мысли, которые не давали ему никаких ответов и только мешали сосредоточиться. Людвиг, Людвиг, Людвиг… Он всё никак не желал идти из головы, подводя Байльшмидта к очередному порыву бессильной злости на самого себя.

Да, он не мог отрицать, что младший брат нравится ему, но и признать не мог тоже, ведь они, чёрт возьми, были кровными родственниками!

— Герр Байльшмидт? — стук в дверь резко выдернул его из бурного потока размышлений. — Можно?

— Да, пожалуйста, — ответил Гилберт, выдохнув с облегчением. Как же вовремя была прервана его фрустрация.

* * *

На часах была половина восьмого, когда Гилберт припарковался возле дома, вытаскивая из багажника пакеты с едой. Он позвонил в звонок, и дверь тут же распахнулась. Конечно же, на пороге стоял Людвиг, но— неужели он ждал его всё это время? Возле дверей? Нет, просто смешно.

— Почему ты так выглядишь? — это было первым, что пришло Байльшмидту на ум, стоило лишь взглянуть на младшего брата, одетого в— розовый фартук с рюшами, серьёзно? Похоже, им стоило многое обсудить…

— Если ты про фартук, то я готовил ужин, — ответил Людвиг, забирая пакеты у него из рук. Он направился в кухню и принялся разбираться с едой, пока Гилберт разувался и мыл руки. — Есть сосиски и картофельное пюре, но если хочешь, могу приготовить пиццу из заморозки, правда, не помню, какой у неё срок годности—

— Не суетись, — отмахнулся Гилберт и занял своё место за столом. Людвиг понятливо кивнул и поставил перед братом тарелку с едой. — Спасибо. Как прошёл день?

— Нормально.

Младший брат закусил нижнюю губу и сел за стол с видом бедного родственника. Байльшмидт насторожился, но ничего не сказал, лишь принялся за ужин, с наслаждением втянув запах картофельного пюре. Прошло несколько минут, но Людвиг всё не начинал есть, ковыряя сосиску в своей тарелке.

— Что случилось? — наконец не выдержал Гилберт. — У тебя какие-то проблемы?

— Неважно. То есть— это связано с институтом, и ты вряд ли сможешь помочь мне. В любом случае, ничего серьезного. Можешь не волноваться.

— Я не— Хорошо, как скажешь, — согласился Гилберт, отставив в сторону пустую тарелку. — Если не хочешь ужинать, я могу собрать это в контейнер, и ты сможешь поесть завтра, во время ланча. Что думаешь?

— Пожалуйста. Тогда… Я пойду в душ, хорошо? Уберёшь здесь?

— Да, конечно, — улыбнулся Байльшмидт, поднявшись со своего места. Младший брат скупо улыбнулся ему в ответ, прежде чем выйти из кухни.

* * *

Людвиг вышел из душа и потянулся за полотенцем, когда дверь ванной комнаты распахнулась, и Гилберт зашёл внутрь, тут же замерев у входа.

— Боже, прости меня, пожалуйста! Я думал, ты уже… Дверь была открыта, и я решил… — его щёки вспыхнули ярким румянцем, и Гилберт собрался было выбежать прочь, но младший брат ловко поймал его запястье и потянул на себя. Их губы встретились, и язык Людвига более чем уверенно скользнул в чужой рот. Так он шарил внутри, касаясь языка Гилберта, и толкался глубже, не желая разрывать долгожданного поцелуя, пока резкая нехватка воздуха не заставила их отстраниться друг от друга. Однако, стоило лишь брату вдохнуть, как Людвиг вновь поймал его губы, напористо сминая их своими. Этим поцелуем он будто пытался вдохнуть в Гилберта все те эмоции, что долгое время бушевали в нём самом, превращаясь в пустоту и хаос. Никаких слов не хватило бы, что передать это состояние, поэтому он действовал, оттягивая и вылизывая чужие губы в отчаянной попытке донести свои чувства.

Это не могло длиться долго, и Байльшмидт, отойдя от первичного оцепенения, резко выдернул свою руку из ослабшей хватки Людвига, отталкивая младшего брата от себя.

— Чем ты думал? — зло выпалил он, сжимая руки в кулаки. — Мы, чёрт возьми, братья! Братья, Людвиг! — Гилберт стиснул челюсти, и на его напряжённом лице проступили желваки. — Я не хочу, чтобы наша семья была разрушена из-за такой глупости. Это мимолётное желание, которое непременно пройдет. Ему нет места, понимаешь?

— Я думал— Тогда, два года назад. Мне казалось, что ты был искренен со мной. Или это тоже было «мимолётным желанием»?

Байльшмидт открыл было рот для начала гневной тирады, но не смог выдавить из себя ни единого слова. Людвиг был прав — это действительно не было чем-то серьезным, и если бы тогда он знал, чем обернётся их близость…

— Это было ошибкой. Мы не должны возвращаться к ней вновь, — слабым голосом ответил Гилберт. Да, сейчас он капитулировал, но и Людвигу не помешало бы сделать тоже, если они желали сохранить свои отношения или их ошмётки — не важно. — Прости.

— Пожалуй, ты действительно прав, — неожиданно согласился Людвиг, крепко сжав полотенце в пальцах. — Так будет лучше, верно?

Гилберт слабо кивнул в знак согласия и поспешил выйти из ванной.

Этой ночью ему было не продохнуть.

Глава 3. 3/4

Прошло немногим больше месяца с той сцены в ванной комнате, и за всё это время Байльшмидт почти не пересекался с младшим братом. Он полностью погрузился в работу и едва ли не ночевал в офисе, заваленный документациями и всевозможными отчётами. Откровенно говоря, так было даже лучше, потому что Людвиг вёл себя— слишком нормально с ним? После того разговора, после всей той лжи, которою Гилберт щедро выплеснул на него, поведение младшего брата в корне переменилось. Он словно переместился назад во времени, когда ещё не было той близости между ними и тяжёлой темы порочных отношений. Людвиг будто стал— его настоящим младшим братом? Гилберт точно не понимал этих изменений, потому и старался избегать его по возможности, посвящая всего себя работе.

За всё время, проведённое в новом офисе, он завёл множество знакомств со своими коллегами, и сегодня… Байльшмидт не знал, как всё обернулось таким образом, но на этот вечер у него было назначено свидание, до которого оставалось немногим меньше часа. Гилберт застегнул пиджак и вышел из своей комнаты.

— Собираешься куда-то? — спросил Людвиг, как только он спустился на первый этаж. — В этом костюме… У тебя какая-то встреча?

— Эм— Знаешь, свидание…

— Вот как, — голос Людвига прозвучал обыденно. Не было похоже, чтобы он был расстроен. Тем лучше. — И кто же это?

— Практикантка в нашей фирме, — Гилберт неловко улыбнулся. Ему не хотелось говорить с младшим братом на эту тему, и оставалось лишь надеяться, что тот не станет и дальше развивать этот диалог. — Элизабет, очень— способная девушка.

— То, что она способная и ваше свидание — как это связано?

Байльшмидт едва удержался от того, чтобы ударить себя по лбу. Очевидно, он преуспел в формулировках на года вперёд.

— Я не это хотел сказать. В любом случае, не важно. Мне уже пора идти, поэтому—

— Ждать тебя сегодня? — спросил Людвиг, прежде чем его старший брат успел выйти за дверь, но Гилберт лишь неоднозначно махнул рукой вместо ответа.

Людвиг закрыл за ним и направился в свою комнату. Ужинать не хотелось, поэтому он собрался было приняться за повторение конспектов, но… Мысли о Гилберте вновь закрались в его разум. Это было настоящей пыткой; все их отношения были ею. Самое паршивое — Людвиг не мог переключиться на что-то другое. Его старший брат сейчас отправился на свидание — с девушкой, что немаловажно, — но сам он не смог бы поступить подобным образом. Возможно, для Гилберта их отношения действительно не представляли из себя ничего больше гомосексуальной кровосмесительной интрижки, в то время как Людвиг видел их едва ли не единственно возможными, — так вполне могло быть, но что-то подсказывало ему, что они оба были не достаточно откровенны друг с другом.

Людвиг не хотел и не мог принимать их связь за ошибку. Он не верил в слова Гилберта об этом, и понимал, что брат и сам не верил себе. Он старался отрицать очевидное, но в результате они не решили вопроса, лишь взяли на себя новые роли и принялись безвкусно разыгрывать семью, будто всё должно было быть именно так, и они не были связаны чем-то большим. Людвиг досадливо поморщился. Он знал, что, по меньшей мере, влюблён в Гилберта. Иначе и быть не могло, учитывая, насколько важным для него человеком являлся старший брат. Людвиг действительно любил его, вот только Гилберт упорно не желал видеть этого. В результате, они имели то, что имели — бессмысленный побег от самих себя и бесконечно вращающийся круговорот лжи. Рано или поздно, но и этому должен был наступить конец. Людвиг не знал, что ожидало их после него, и грядущая неизвестность настораживала.

* * *

Гилберт ввалился в его комнату, когда Людвиг уже лежал в постели, уставившись в потолок. Скрип дверных петель привлёк его внимание, и он повернулся, тут же пересекаясь со взглядом старшего брата. Гилберт медленно снял с себя пиджак и повесил его на спинку стула, куда вскоре последовала и рубашка. Людвиг открыл было рот, но Байльшмидт подошёл к нему и, скинув домашние тапочки, забрался верхом на брата, предусмотрительно откинув в сторону его одеяло.

— Что ты—

Гилберт не дал ему возможности договорить, накрывая чужие губы своими губами. Руки Людвига, как по команде, переместились к его голове, притягивая ещё ближе. Поцелуй вышел порывистым и смазанным. Гилберт с жадностью толкался в рот младшего брата, и тот отвечал ему со всей отдачей, на какую только был способен. Когда Байльшмидт отстранился, Людвиг ощутил влагу на подбородке. Он потянулся рукой к своему лицу, но старший брат перехватил её и вновь подался вперёд, слизывая тонкую ниточку слюны.

Воздух между ними стремительно накалялся, и Людвиг отчётливо ощутил своё возбуждение, стоило Гилберту опуститься к его открытой шее, коротко поцеловать дёрнувшийся кадык и заскользить губами ниже, прежде чем остановиться возле пульсирующей венки, накрывая её. Людвиг откинул голову, подставляясь под поцелуи старшего брата. Внизу живота сладко тянуло от его манипуляций, и не верилось, что всё это взаправду, что он сейчас не спит, и Гилберт действительно здесь, целует его, прижимаясь своим телом. Людвиг скользнул руками на чужие плечи, легко сжимая горячую кожу в своих пальцах. Ему нужен был этот контакт, нужен был Гилберт и его обветренные губы, мягкие руки, весь он — целиком и полностью.

— Подожди, — сказал Байльшмидт, когда руки Людвига коснулись его поясницы, и кончики пальцев прошлись над поясом брюк. Гилберт приподнялся и вновь прижался к влажным губам младшего брата. — Я… — он резко отстранился и поднялся с Людвига, — не знаю, что это было. Прости.

Гилберт слез с его кровати и стремительным шагом направился прочь из комнаты.

— Спокойной ночи—

Дверь в комнату захлопнулась прежде, чем Людвиг успел бы ответить хоть что-то. В любом случае, он и не собирался. Брату требовалось время, чтобы разобраться с собой и своими чувствами; Людвиг сделал это раньше, теперь оставалось ждать, когда к решению придёт и Гилберт.

* * *

Утром Людвиг не застал старшего брата дома. Вечером, когда он вернулся из университета, Гилберта по-прежнему не было. Людвиг ждал его до поздней ночи, и когда стало ясно, что брат вряд ли придёт, он устроился спать на диване в гостиной. Возможно, так он смог бы застать Гилберта, если бы тот вернулся утром.

* * *

«Мёртвое» воскресенье началось для Людвига с утренней прохлады и стука дождя по паркетному полу гостиной — вчера вечером он забыл закрыть дверь на террасу, и дождь намочил полы возле неё. Благо, он проснулся почти сразу, и ещё не было поздно собрать воду, пока она впиталась в древесину.

Поскольку завтрак был уже безнадёжно упущен, протерев пол, Людвиг принялся за приготовление обеда. Он окинул содержимое холодильника придирчивым взглядом и не нашёл ничего лучше заранее заготовленного мяса для стейка. Людвиг поставил сковороду на плиту, когда послышался щелчок, с каким открывалась входная дверь. Он выключил конфорку и вымыл руки.

— Людвиг, ты дома? — послышался голос Гилберта из холла. — Очень хорошо, — натянуто улыбнулся Байльшмидт, как только младший брат подошёл к нему. — Нам нужно поговорить. Ты не занят?

— В общем, нет.

— Ладно, — Гилберт снял своё пальто и повесил его на вешалку. — Мы должны поговорить о наших отношениях, — он прошёл вперёд, в гостиную, и Людвиг следовал за ним, полный тяжёлого напряжения.

— О наших отношениях? — переспросил он, поджимая нижнюю губу. Байльшмидт утвердительно кивнул.

— Да. Я хочу сказать, что так больше не может продолжаться, — Гилберт сделал шаг навстречу младшему брату, сжимая его плечи своими пальцами. — Я едва сдерживаю себя и не уверен, что смогу остановиться, если мы продолжим—

Людвиг резко придвинул брата к стене, перехватывая его было взметнувшиеся руки. Он сократил расстояние между их губами, жадно прильнув к влажному рту Гилберта. Стоило лишь его языку пробраться внутрь, как колено старшего брата дёрнулось, ударяя его. Людвиг медленно отстранился.

— Я всегда любил тебя.

Байльшмидт замотал головой и предпринял попытку высвободить руки из крепкой хватки брата, но тот сам отпустил его, обнимая за плечи. Губы Людвига мягко коснулись его щеки, и руки заскользили по спине, успокаивающе поглаживая, прежде чем пробраться под рубашку, касаясь горячей кожи на пояснице.

— Ты весь дрожишь, — прошептал он, опаляя скулу Гилберта своим тёплым дыханием.

— Я и сам знаю, — огрызнулся Байльшмидт. — Чёрт… И во что я вообще ввязался?

Людвиг ласково улыбнулся ему, прежде чем их губы встретились вновь — плавно, осторожно, точно боясь спугнуть момент, они несмело касались друг друга. Гилберт отстранился первым, прислоняясь лбом ко лбу Людвига.

— Что ты делаешь со мной? — прошептал он, коротко прижимаясь к его губам. Людвиг отстранился и опустился на колени возле старшего брата. Его руки несмело коснулись бёдер Гилберта, прежде чем он расстегнул чужие ремень и брюки, спуская их вместе с нижним бельём. — Эй!

Людвиг придвинулся к стояку, обдавая член теплом своего дыхания, и устроил руку у основания, на пробу лизнув головку самым кончиком языка.

— Разве в детстве тебя не учили, что нельзя брать в рот что попало? — весело усмехнулся Байльшмидт, глядя на светлую макушку своего младшего брата. Правда, не до смеха стало, когда Людвиг вобрал в рот головку его члена, окутывая её теплом и влагой. Гилберт шумно выдохнул, упёрся руками в плечи брата, комкая ткань его домашней футболки своими пальцами, и инертно толкнулся вперёд, вынуждая Людвига заглотить глубже. Тот расслабил горло и плотнее сжал губы, прежде чем начать двигаться, насаживаясь почти до упора.

Стоило лишь головке проехаться по рельефному нёбу, как низ живота Гилберта тут же сладко свело. Он не смог удержаться и устроил руку на голове Людвига, нетерпеливо подаваясь бёдрами вперёд, в жар чужого рта. От этой неожиданной настойчивости пальцы младшего брата больно сжали его бёдра, но сам Людвиг отстраниться не поспешил, наоборот — стал работать ртом и языком интенсивнее, заглатывая член полностью.

Он сосредоточенно сосал, выпускал изо рта, дул, а после снова лизал, и от всего этого многообразия Гилберт уже едва сдерживал себя, выстанывая в голос. Ощутив приближающуюся разрядку, он попытался отстранить младшего брата, но тот лишь усилил свою хватку на его бёдрах.

Оргазм был сильным и долгим — струя за струёй, Гилберт изливался в рот Людвига, пачкая его влажные губы и подбородок своим семенем. Наконец, младший брат отстранился, сглотнул и принялся собирать остатки спермы с лица, слизывая её с кончиков пальцев.

— Ты мерзкий, — рассмеялся Байльшмидт, опускаясь на пол рядом с ним. Их губы встретились вновь, и Гилберт мог ясно различить собственный солоноватый вкус, пока их языки переплетались и поглаживали друг друга.

— Как скажешь, — улыбнулся Людвиг, приобнимая его за плечи. Гилберт обнял его в ответ и это— Как ни что другое было похоже на настоящее возвращение домой. Теперь они были здесь; вдвоём.

Примечание: Воскресенье в Германии называют «мёртвым», поскольку в этот день не работают 99.9% магазинов (кроме тех, что находятся на вокзалах), некоторые кафе и рестораны, труднее найти такси.

Глава 4. 4/4

После ужина Гилберта вновь начали терзать сомнения. Верным ли было его решение — пойти на поводу у своих желаний?

— Я забираю твою тарелку, — сказал Людвиг, потянувшись через стол. — Точно не хочешь добавки?

— Нет, спасибо, — Байльшмидт коротко улыбнулся, взглядом проследив за тем, как младший брат поднялся со своего места, прежде чем положить грязную посуду в раковину и включить воду.

— Тебя беспокоит что-то? — спросил он спустя некоторое время. Гилберт не сумел выдавить из себя ответа; впрочем, его и не требовалось — Людвиг и без того почти на физическом уровне ощущал, как червячок сомнений медленно копошился в мыслях его старшего брата. — Выскажись, если хочешь. Мне интересно знать о том, что творится в твоей голове.

Байльшмидт криво улыбнулся. Ему и самому было интересно то же самое.

— Я думаю— не было ли это ошибкой? Мы с тобой кровные родственники — родные братья, — и такие отношения вряд ли понравятся окружающим. Например, родителям. То есть— не то чтобы меня беспокоило чьё-то мнение по этому поводу, но ты и сам должен понимать…

— Ты слишком возишься с этой темой, — ответил Людвиг, споласкивая тарелку. — Это уже произошло, и произошло не раз. Я люблю тебя, ты ощущаешь тягу ко мне — разве этого мало?

— Да! Этого мало для того, чтобы я мог оправдать себя теперь. Конечно, ты сексуальный и горячий, но ведь ты мой брат! А я не могу быть уверенным в том, что буду рядом с тобой завтра, на следующей неделе, через год.

— Ты слишком усложняешь всё, — Людвиг выключил воду и вытер руки полотенцем. — Перестань думать об этой ерунде, — он подошёл к Гилберту и, наклонившись, глубоко поцеловал его. — Я хочу тебя. Вот что важно сейчас, — руки Людвига скользнули под его футболку и мягко огладили бока. Байльшмидт порывисто выдохнул от такого напора и нерешительно обвил шею младшего брата своими руками.

— Людвиг—

— Молчи, пожалуйста, — его влажные губы коснулись чужой шеи, двигаясь ниже, прежде чем остановиться в ложбинке между ключиц, прикусывая кожу.

— Не кусайся! И— ах! не думаешь ли ты, что кухня — не место для— Людвиг! не место для таких вещей!

— Да, ты прав, — согласился он, отстранившись. Гилберт облегчённо выдохнул, но младший брат тут же поднял его и потянул в гостиную.

Они упали на диван, и Людвиг устроился меж заведомо разведённых в стороны ног Байльшмидта, крепко сжимая его бёдра в своих руках. Он наклонился к покрасневшему лицу Гилберта и накрыл его разомкнутые губы, скользнув языком в теплоту чужого рта и пройдясь им по кромке зубов, прежде чем огладить внутренние стороны щёк, наконец, встречаясь с языком Гилберта.

— Ты снова делаешь это, — улыбнулся Байльшмидт, довольно прищурив глаза.

— Делаю что?

Но он не ответил, притягивая младшего брата для очередного поцелуя. Людвиг улыбнулся, пальцами одной руки зарываясь в волосы на чужом затылке, и начал активно отвечать, второй сжимая бугорок в области паха Гилберта, отчего старший брат несдержанно простонал ему прямо в рот, прильнув своим гибким и крепким телом ещё ближе.

— Я был серьёзен тогда, — сказал Людвиг, стоило лишь им отстраниться друг от друга и восстановить сбившееся дыхание. Гилберт поднял взгляд от его влажных губ к глазам, и их взгляды пересеклись — это было тяжело едва ли не на физическом уровне, будто меж них прошёл электрический разряд, — все те разы. Я действительно люблю тебя, и мне важно, чтобы ты принял это.

— Я знаю, и— я, конечно, тоже люблю тебя, — он неловко улыбнулся. — Иначе ведь и быть не могло, верно?

Людвиг широко улыбнулся в ответ, оставляя на щеке Гилберта короткий поцелуй. Обе его руки переместились к поясу старшего брата, стягивая с него сперва домашние брюки, а после и нижнее бельё.

— Не обязательно было заканчивать этот разговор так, — хихикнул Гилберт. — Ты снова убил всю романтику!

Людвиг коснулся его стояка, размазывая выступившую на головке каплю смазки, и скользнул ниже, к мошонке, несильно сжимая яйца в руке. В ответ на это Байльшмидт порывисто выдохнул через рот, толкнувшись бёдрами навстречу чужим прикосновениям. Всё же, они оба нуждались в этой близости сейчас.

Руки Гилберта обвились вокруг шеи младшего брата, и он упёрся в его лоб, едва удерживаясь от возбуждённой дрожи, когда Людвиг снял собственные брюки вместе с бельём, чтобы прижаться к члену Гилберта своим членом и обхватить их ладонью, соединяя вместе, ствол к стволу. Член Людвига оказался немногим толще, и Байльшмидт хотел было выказать ему своё недовольство на этот счёт, но младший брат начал двигать рукой и тереться об него, размазывая собственную смазку по чужому стволу. Его вторая рука продолжила сжимать и поглаживать яйца Гилберта, уделяя активное внимание шовчику, пока он скользил вверх-вниз, срывая с губ напротив несдержанные стоны удовольствия. Да, трение ощущалось более чем, но обоюдная похоть, сбившееся дыхание и горячие ладони Людвига, ласкающие их обоих — всё это стремительно подводило Гилберта к разрядке, и совсем скоро он взвил¬ся в глу¬хом, ис¬су¬ша¬ющем ор¬газме. Следом за ним кончил и Людвиг, пачкая пресс брата и свою руку спермой.

— Ты сводишь меня с ума, — весело улыбнулся Байльшмидт, коротко целуя губы напротив. Людвиг скользнул рукой к своим брюкам, вытаскивая из кармана презерватив, и раскатал его по члену, прежде чем выдавить смазку на пальцы, нажимая ими на разом поджавшийся ануса брата.

— Постарайся расслабиться, — попросил он едва слышно, касаясь чужого влажного виска губами. Гилберт замедленно кивнул в ответ, и Людвиг резко вошёл в него сразу двумя пальцами, до упора. Байльшмидт не смог сдержать болезненного стона, прогибаясь в спине и до побеления костяшек сжимая плечи младшего брата в своих руках. — Всё хорошо, я не двигаюсь. Можешь привыкнуть к этому.

Гилберт благодарно кивнул ему, порывисто выдыхая через рот. Прошло несколько минут, прежде чем Людвиг спросил:
— Как ты себя чувствуешь? Я уже могу—

— Пожалуйста.

Гилберт улыбнулся, и он улыбнулся в ответ, на пробу извлекая пальцы почти на две фаланги, чтобы вновь войти внутрь, раздвигая тугие стенки и оглаживая их; встречая ответное движение бёдрами со стороны старшего брата. Одной рукой Людвиг вновь переместился на заметно окрепший член Гилберта, стискивая его в кулаке и начиная дрочить — медленно, с оттяжкой, отодвигая крайнюю плоть. Байльшмидт приглушённо простонал, и стал сам насаживаться на пальцы брата, до упора, правда, вскоре этого стало откровенно мало, и тогда Людвиг вытащил свои пальцы наружу, закинул ноги Гилберта на плечи, одним слитным толчком входя в брата до пошлого шлепка влажной кожи о кожу.

Гилберт громко простонал в голос, и Людвиг поспешил поймать его губы в поцелуе, прижимаясь к телу брата своим телом и пачкаясь в их общем семени.

— Ты можешь двигаться, я в порядке, — сказал Байльшмидт необычно низким для себя голосом. Людвиг кивнул ему и отстранился, несильно сжимая подвздошные кости брата, прежде чем выйти из него почти полностью и толкнуться вновь. Гилберт вновь простонал, и в этот момент Людвиг перехватил его язык своими губами, вбирая его в рот и одновременно с этим вновь толкаясь бёдрами. Вышло резковато, и от этого Байльшмидт выгнулся дугой, сжимая руки в кулаки. Младший брат успокаивающе погладил его бёдра, переместив руки на ноги, ближе к коленям, и продолжил двигаться, но более медленно, стараясь не доставлять Гилберту ярко выраженного дискомфорта.

С каждым новым толчком Людвиг всё яснее ощущал, насколько близка разрядка. Он перекатывал и мял яйца Гилберта одной рукой, и брат всё активнее, всё развязнее отзывался на эти его ласки, больше не стараясь сдерживать себя. Такое не могло длиться слишком долго: столь желанная близость и длительное воздержание, стоны Гилберта, откровенный вид его обнажённого тела, отвечающего на все касания и манипуляции, — всё это распалило Людвига до предела, полностью заполняя его желанием. Наконец, он кончил, почти в одно время с Гилбертом, с гортанным стоном изливаясь в натянутую на член резину.

— Я люблю тебя, — хрипло прошептал он, выходя из брата. Завязанный узлом презерватив отправился на пол, но это едва ли заботило их сейчас.

Гилберт расслабленно улыбнулся и коснулся щеки Людвига губами.

— Конечно.

* * *

Солнце давно зашло, но они по-прежнему лежали на диване, в обнимку, переплетясь конечностями, без всякого желания вставать. Рука Гилберта блуждала под футболкой младшего брата, поглаживая его пресс, и вскоре от этой нехитрой ласки на Людвига начала накатывать сонливость.

— Знаешь— больше всего я боюсь поторопиться, — едва слышно произнёс Байльшмидт, поворачивая голову в сторону брата. — Поторопиться и потерять тебя. Это было бы—

— Не ты ли обещал мне, что когда потребуется, ты всегда будешь рядом?

— Да, я— говорил так. В то утро, прежде чем уехать в Берлин, — он коротко улыбнулся. Было приятно, что Людвиг запомнил эти его слова. — Не думал, что ты помнишь.

— В любом случае, я лишь хотел сказать, что я всегда рад тебе, и это место… Было бы замечательно, останься ты в Штутгарте навсегда. Здесь, дома.

— Я… — Гилберт растерянно кивнул, не зная что сказать. — Больше не оставлю тебя одного. В конце концов, мы ведь любим друг друга.

Людвиг улыбнулся. Всё же, он дождался этих слов от старшего брата, и… Чего ещё ему оставалось желать? Найдя свою дорогу домой, теперь они были вместе — впервые и по-настоящему.

Это было лучше всего.

@темы: германия, пруссия, фанфики, немцест, хеталия